А.Л. Бем - Исповедь "героя нашего времени' (О Комментариях Г. В. Адамовича)

[prev. in:] Меч, 21 июля 1935, No 28.

Комментарии Г. Адамовича из Чисел перекочевали в Современные записки (см. книгу 58-ю). На страницах этого "общественно-политического" журнала острые, почти "розановские" - по скрытому в них яду - строки размышлений Г. Адамовича вызывают совершенно другие чувства. Невольно ищешь примечание редакции, в котором она себя отгораживает от мыслей, высказываемых в статье. Но этого примечания нет. Оно оказалось зато под статьей Г. Федотова, сравнительно безобидной. Кажется, редакция так и не заметила, что Комментарии Г. Адамовича задевают уже не только репутацию "отдельных эмигрантских группировок", а ставят под вопрос ценность и смысл существования каких бы то ни было группировок вообще (См, напр, с. 322: ".. общество, которое как будто чего-то хочет и куда-то идет, всегда будет казаться богаче и творчески сильнее такого, которое ничего скопом не хочет и никуда не идет. Но может ли общество иметь одну волю? Должно ли "идти"? Не мираж ли - общее дело, общая цель?"). Да не подумает читатель, что я призываю Современные записки к бдительности и обращаю внимание редакции на проникновение "идеологически чуждого" материала на страницы журнала. Нет, я очень ценю Комментарии Г. Адамовича и рад, что после длительного перерыва они снова появились. Хотелось только отметить, что по-иному воспринимаются они на страницах Современных записок и по-иному приходится их оценивать. Если в Числах они могли рассматриваться как остро поднесенные афоризмы, то теперь они становятся явлением порядка общественного, с которым необходимо считаться всерьез.

Меня, однако, Комментарии интересуют сейчас исключительно как особый род литературных произведений. Им принято давать заглавие "исповедь" или "записки". То, что автор их назвал Комментариями, меня мало смущает. Ведь в литературе уже не раз (вспомним хотя бы Признания Мюссе или Героя нашего времени) исповедь выдавалась за "портрет, составленный из пороков всего поколения, в полном их развитии". Кажущиеся столь объективными размышления Г. Адамовича о судьбах нашей эпохи - тоже только исповедь "раненого сердца" (да простится мне этот сентиментальный эпитет). Его желание выдать свою личную (говорю не о Г. Адамовиче, а о герое Комментариев) духовную болезнь за "болезнь века" мне понятна, но верить ему как критик я не обязан.

Герой Комментариев не любит, когда говорят о "разложении" ("ходкое сейчас - и глупое - слово разложение", но сам о нем то и дело говорит. И вполне законно: ибо основной симптом его болезни -это "распад" личности, потеря единства, целостности. Он, конечно, проектирует этот распад во вне, перенося свое личное на современного человека вообще. Одна мысль, что может существовать "целостная" психология, что возможна психическая собранность и единство, приводит его в раздражение. Чтобы собрать распавшееся, надо, не без презрения говорит герой исповеди, "снова стать земским врачом". Распад личности, по его убеждению, в условиях европейской культуры сегодяшнего дня не только неизбежен, но и законен. Законен, ибо в основе кризиса культуры лежит "исчезновение или убыль христианства". Итак, другой симптом - и чрезвычайно существенный: неверие, невозможность осмыслить жизнь, найти ей высшее оправдание. Что наряду с процессом "убыли" христианства идет и другой процесс - его углубления, этого "дитя века" опять не видит и каждого, кто позволит себе высказать такую мысль, немедленно низведет в "земские врачи" или в "барабанные" оптимисты. От всякого здоровья его мутит, как здорового от гнильцы.

Душевно опустошенный, он свою "роковую пустоту" распространяет на весь мир. И те, кто этого не видят, кто ищет выхода на путях оздоровления, а не "загнивания", для него превращаются в "охранителей", в слепцов, которые не понимают роковой болезни. Отсюда и своеобразное презрение нашего героя к тому, что он именует "активизмом". Ведь активизм - это вера в победу здоровых начал над больными, это убеждение в возможности сознательными усилиями воли остановить процесс гниения и распада. Такая вера вызывает в нем не только презрительное пожимание плечами, но и простое отталкивание. Посмотрите, как в Комментариях изображается все то, что носит положительный, творческий характер. Все, что связано с понятиями патриотизма, охраны традиций, с готовностью к их защите встречается со скептической усмешкой и берется под подозрение. Допустить, что есть люди, для которых за этими понятиями сохранился полновесный смысл, что среди этих людей могут быть и такие, которые вовсе не утратили способности различать "смрад и гной" (хотя, может быть, находят их не там, где их ищет автор исповеди), допустить этого он никак не может.

Такое чисто психологическое отталкивание очень ярко сказалось в недавней заметке Г. Адамовича о выступлении В. Смоленского на вечере, посвященном теме "непримиримости" (см. Последние новости от 1-го июня). Вполне понятен отпор, который эта заметка вызвала в печати. К сожалению, выступление газеты Возрождение по этому поводу носило совершенно недопустимый характер.

Самый простой способ борьбы с противником - сделать себе чучело, его изображающее, и наносить ему удары. Победы это не дает, но самоудовлетворение получается полное. Такое чучело автор себе изготовил и прикрепил к нему ярлык: "охранитель". С ним он победоносно расправляется. Охранитель-де не видит, что внутри организма больного гной и "нужно сделать разрез, хотя снаружи ничего не видно". "Приверженцы цельности (сколько опять презрения! - А.Б.) согласны на цельность с гноем внутри, - а чем это может кончиться, им как будто и безразлично. Были бы крепкие, здоровые, лучше всего "национальные" (непременно в кавычках! - А.Б.) чувства. Была бы "непримиримость", хотя бы и звериная. Были бы звонкие фразы. Был бы там, в глубине старый застоявшийся смрад, - и шагали бы с поднятой рукой какие-нибудь неоударники, торжествовало бы "волевое начало", под безмятежный звон ко всему привыкших православных колоколов." Сколько внутреннего раздражения, сколько зависти об утраченной цельности, сколько боли, да, боли - от невозможности приобщиться к "здоровым процессам жизни". Ведь стилистически это близко к Запискам из подполья. И этот почти бред больной души "нового человека" выдается за "комментарии" к современности, за объективный анализ нашей действительности! Понятно, что этот бред переходит в апофеоз "разложения". И с каким восторгом упоения предподносится эта задача "разложения" всего, что носит хотя бы тень веры в возможность здорового преодоления болезни. "О, да, это надо "разложить". И не только это, в такой именно форме - но и все родственное, как бы оно ни называлось, в искусстве, в культуре, в литературе...." Конечно, наш герой, волоча на сожжение чучело ненавистного ему "чемберлена", сам в петлицу вдел "незабудку нежности". Да, разложить, но только "из верности тому, что достойно верности, и как сказано где-то у Рильке, "за мировую нежность против мировой грубости", потому, что в ней, в нежности - жизнь, все лучшее, "печаль и музыка мира"..."

Однако, цену этим "незабудкам нежности" мы знаем. Не случайно, герой с упоением декламирует стихи:

Оставь меня.
Мне ложе стелет скука.
Зачем мне рай, которым грезят все?
И если грязь и низость - только мука
По где-то там сияющей красе?

Ради Бога, не подсовывайте мне только "гитлеризма": под "здоровыми процессами" я понимаю способность сопротивления организма. Стилизация под "гитлеризм" с "поднятой рукой" это и есть "чучело", которое себе для большего удобства изготовил автор "исповеди".

Не в плане художественном, а как выражение жизненной программы воспринимаются эти стихи. И опять - обобщение: вместо "я" уверенное "мы". "Это мы говорит вовсе не в припадке безнадежного, декадентски хмельного восторга, с готовностью тут же сдать позиции. Нет - с твердым сознанием торжества, победы и бессмертия."

От чьего лица эта гордая тирада? Откуда эта убежденность в право на "бессмертие"? В плане личном это звучало бы для Г. Адамовича и нескромно, и слишком "приподнято". Для "исповеди" это почти неизбежная черта, без которой образ героя был бы неполон. Именно "манифестом" должен был закончить свою исповедь наш герой.

Комментарии, даже в их отрывочном виде, лучшее из всего, что до сих пор написал Г. Адамович. Это подлинное художественное произведение, дающее цельный, законченный образ "героя". Его идеология нам чужда. Но стоит ли спорить с идеологией "героя" художественного произведения? Это значило бы отождествлять его с автором Комментариев. На этот путь я отнюдь не намерен вступать.

Прага 2 июля 1935г.

|

Русская эмиграция в Польше и Чехословакии (1917-1945) | Фотоархив | Балтийский Архив | К заглавной