А.Л. Бем - О Съезде советских писателей - Письмо первое [3]

В основу настоящей статьи положены мои доклады о Съезде писателей, прочитанные в Литературном содружестве в Варшаве и в соединенном заседании Союза русских писателей и журналистов [в Чехословакии], Русского свободного университета и Чешско-русской едноты в Праге.
[prev. in:] Меч, 16 декабря 1934, No 31.

Классики оказались восстановлены в своих правах. Даже больше - начался настоящий культ классиков. Прежде всего - с необычайным пиететом стали относиться к Пушкину. В советской России в настоящее время имя Пушкина окружено настоящим ореолом. Его произведения переиздаются в небывалом прежде количестве, литература о нем огромна. Затем классиками, на которых надо учиться, были провозглашены Бальзак и Толстой. Иностранная литература, которая раньше скупо переиздавалась и переводилась, стала усиленно печататься. Усиленное издание иностранных писателей оправдывалось все той же "необходимостью учебы" у классиков. В борьбе за классическое наследство Лев Никулин бросает вызов эмиграции:

"Пусть же не тянутся к классикам господа из Пасси, пусть они не устраивают "дней русской культуры", потому что классики принадлежат не им, а нашей стране, нашей родине, которая умеет ценить культурное наследство" (Разговор с мертвецами in: Литературная газета, No 104). Что ж, мы можем только порадоваться, что состязание идет по этой линии. Боюсь только, что эмиграция далеко не так усиленно "тянется к классикам", как это представляется Л. Никулину: Но возобновлять спора о Прусте и классическом наследии я здесь не собираюсь.

Как никак, проблема литературного наследия тоже далеко не так бесспорна, как может показаться на первый взгляд. Ведь надо решить вопрос, кто из классиков подлежит восстановлению в правах, а кто остается по-прежнему на подозрении или даже на индексе. Так, например, обстоит дело с Достоевским, который усиленно читается, но вызывает резкие разногласия в оценке. Недавно была сделана попытка реабилитации и Достоевского. Советский критик Нусинов в статье Социалистический реализм и психологический показ (Литературная газета, No 67) попытался доказать, что Достоевский ближе современному социалистическому реализму, чем Толстой. Но Максим Горький в своей речи на съезде писателей окончательно похоронил Достоевского, объявив его чуть ли не злым гением России и идеологом фашизма. Так что классик классику рознь.

Не меньшую трудность для советской критики представила проблема советского романтизма . Если задача социалистического реализма довольно проста в понимании его идеологов и сводится к правдивому отображению действительности, то куда труднее обстоит дело с социалистическим романтизмом, который как-то должен сочетаться с реализмом. Дело в том, что очередным лозунгом в советской России является "пафос строительства". Но какой же может быть "пафос" без романтики. Вот и был найден выход в том, что "романтизм" должен сопровождать социалистический реализм, придавая ему необходимую эмоциональность. Но вслед за "романтикой" заявил о своем праве на существование и "лиризм", одним словом, пришлось идти все дальше и дальше по пути уступок. Какими неожиданными путями проникает идеалистическая контрабанда в советскую критику, видно хотя бы из недавнего выступления поэта Саянова. Он в качестве довода в защиту "лиричности" в поэзии сослался на высочайший авторитет, на знаменитое определение Сталиным писателя: писатели - это инженеры душ. Если и сам Сталин в своей формуле говорит о "душе", то и поэты вправе о ней вспомнить в своем творчестве.

Так в советской критике возникли разногласия, которые привели к внутренней полемике среди самих коммунистов. Это создало обстановку, при которой оказалось возможным выступить и самим писателям, и в своих выступлениях коснуться существенных вопросов, связанных с литературным творчеством. Особенно любопытны были некоторые выступления на ленинградском съезде писателей, непосредственно предшествовавшем всесоюзному съезду. Ценою подчеркнутой лояльности по отношению к власти в области политической, была куплена известная свобода высказывания по вопросам литературным. Эта непривычная обстановка относительной свободы высказывания вызвала, однако, тревогу в коммунистических кругах. Прежде всего последовал окрик по линии политической, своего рода первое предупреждение. Небезызвестный деятель комсомола, Косарев, в одном из своих выступлений перед съездом заявил: "Критиковать наше строительство не с советских позиций мы никому не позволим...".

Затем начались столкновения уже непосредственно на литературном фронте. Они были связаны со статьями кн. Д. Святополк-Мирского, как известно, вернувшегося в Россию и там деятельно сотрудничающего в печати под именем Д. Мирский. Его статьи по вопросам литературы резко бросаются в глаза своим сравнительно высоким культурным уровнем. Выросший в атмосфере западной свободы, он не сразу может приспособиться к новой обстановке. Поэтому в его статьи проникают суждения и оценки, непривычные для коммунистической аудитории.

В статье об А. Фадееве, писателе очень чтимом в коммунистических кругах, Д. Мирский позволил себе высказать предположение, что не будь Фадеева вовсе, пути советской литературы не изменились бы. Столь непочтительное мнение о Фадееве вызвало со стороны коммунистической критики резкий отпор. Тот же Косарев прямо намекнул на недавнее белогвардейское прошлое Д. Мирского, указав, что не ему-де судить о советской литературе. Еще резче выступил "чиновник от литературы" Юдин. В статье Наша литературная критика (Литературная газета, No 102) он воскресил старый тезис о писателях "наших" и "не-наших". Первые - это те, кто проникнуты пафосом социалистического строительства, вторые - это прохладные, только лояльные, а по существу - враждебные советской власти. Но к старому тезису рапповцев Юдин присоединил еще и разделение критиков на две категории. Одни - это те, кто срослись с коммунистической идеологией, кто понимает писателей-коммунистов, другие - это критики, которые не могут по самому существу своему, оценить писателей-коммунистов. Им-де и нечего заниматься критикой пролетарской литературы. Этот тезис Юдина вызвал протест даже среди части писателей-коммунистов. Против него высказались Гладков, Бруно Ясенский и др. Сущность заявления Юдина сводилась к тому, что "классовая борьба в литературе продолжаeтся", что надо быть бдительным и не давать усыпить своего внимания.

Так ко времени съезда в коммунистической среде наметилось два течения. Одно - непримиримое, ортодоксальное, требующее коммунистической гегемонии над литературой. Другое - склонное к известной терпимости, к предоставлению литературе в пределах советской действительности некоторой свободы. Оба эти течения столкнулись между собой перед началом съезда. Вопрос заключался в том, на чьей стороне окажется Сталин. Его позиция оставалась загадочной, и она-то должна была определить характер съезда. Такова была обстановка, предшествовавшая съезду. Не зная этой обстановки, трудно понять и оценить то, что произошло на самом съезде.

|

Русская эмиграция в Польше и Чехословакии (1917-1945) | Фотоархив | Балтийский Архив | К заглавной