А.Л. Бем - О
критике и критиках (Статья вторая)
[prev.
in:] Руль, 6 мая 1931, No 3173.
На
последнем международном конгрессе
критиков, который состоялся в
Праге, было сказано много горького
о современном состоянии критики во
всех областях искусства. Стало до
очевидности ясно, что проблема "свободы"
печати сменилась еще более трудной
проблемой "независимости"
писателя. Оказалось, что критик в
настоящее время настолько опутан
самыми разнообразными связями и
отношениями, что становится
бесконечно трудным оградит
независимость критической мысли.
Как мы видим, болезненные явления
русской зарубежной критики не ей
одной присущи. Корни этой болезни
лежат глубже. Но специфические
условия нашей эмигрантской жизни
придают ей свои особенности. Вот на
них и надлежит, в первую очередь,
остановиться, чтобы оценить
состояние эмигрантской критики.
Прежде
всего, хочется отметить ту
исключительную роль, которую
заняла в наших условиях критика
газетная. Журналы в значительной
мере потеряли свое прежнее
значение, их мало и выходят они
очень редко. Критические обзоры
при этих условиях не могут иметь
большого значения. Отдел рецензий
имеет случайный и мало актуальный
характер. Решающую роль для книги
играет отзыв газетный. Здесь,
собственно, бьется пульс
эмигрантской литературной жизни.
Роль литературного критика в
газете стала чрезвычайно
серьезной и ответственной. Поэтому
и требования к нему должны быть
сейчас предъявлены исключительные.
Ответственность усугубляется еще
тем, что, в сущности, литература -
ведь это надо сказать с полной
откровенностью - отдана на суд двум-трем
критикам, занимающим место
литературных обозревателей
в нескольких крупных
эмигрантских газетах.
Литературный фельетон заменил в
наших условиях журнальный
критический обзор. Поэтому, при
оценке современной зарубежной
критики наше внимание, прежде
всего, должно быть обращено на
критику газетную.
Следует
отметить сейчас же и еще одну
особенность. Как-то так случилось,
что критика оказалась не в руках
критиков, а в руках писателей, чаще
всего - поэтов. В сущности, после
смерти Ю. Айхенвальда, который и в
эмиграции - это признал за ним и М.
Осоргин - остался верен лучшим
традициям русской "настоящей"
критики, не осталось почти ни
одного критика по призванию.
Несколько новых имен, появившихся
за годы эмиграции, как-то
недостаточно себя утвердили. Кое-кто,
как например, К. Мочульский или Г.
Струве, мало себя выявляют.
Мне
возразят, что бывали ведь
блестящие случаи соединения в
одном лице и критика, и писателя.
Назовем, для примера, Пушкина. Но,
можно и не так далеко ходить,
вспомним хотя бы и место, которое
занимал в русской критике А.
Крайний. Да, случаи такие бывали, но,
как правило, писатель все же скорее
плохой, чем хороший, судья чужого
творчества.
Так,
переходя к оценке нашей критики, В.
Ходасевичу, например, нельзя
отказать в большой художественной
зоркости, в остроте и меткости
наблюдений, но, при всем том, его
талантливые критические статьи
носят на себе слишком яркую печать
его художественной
индивидуальности, слишком явно
выдают его "писательские"
вкусы. Отсюда особая "субъективность"
его оценок, отсюда и неожиданные
срывы в его критических статьях.
Я
вовсе не думаю, что критик может
избежать субъективности, что на
его взглядах не отражаются его
индивидуальные вкусы. Но
субъективность эта совершенно
иного порядка, она связана не с его
личной индивидуальностью, а с его
особым "критическим"
мировоззрением. Для критика всегда
представляет исключительное
наслаждение читать литературные
отзывы и суждения писателей, но
читает он их, как художественные
произведения, а не как статьи
собрата по перу. У В. Ходасевича
имеется перед другими огромное
преимущество: его большая
культурность, серьезная
критическая школа, и это
заставляет к его мнению всегда
прислушиваться. Но, повторяю, он
все же в своих писаниях остается
больше писателем, чем критиком. И
это сказывается, если хотите, не
столько в том, что он пишет, сколько
в том, о чем он не пишет.
Критик-профессионал
часто останавливает свое внимание
на явлениях литературного порядка
не по своему вкусу, а просто по
своему вкусу критика. В выборе
критикуемого материала он не так
зависит от своих личных вкусов, как
критик-писатель. Вспомните, о чем
только не писал В. Белинский! Для
критика-писателя, особенно поэта,
выбор определяется, прежде всего,
его эстетическими вкусами. Так и В.
Ходасевич легко проходит мимо того,
что его не задело, что выходит за
пределы его художественного
восприятия. Но раз я уже заговорил
о срывах В. Ходасевича, я должен
пояснить, что я под этим имею в виду.
Мне представляется, что в
отдельных случаях не может он
подняться над временным и
случайным, что не изжил он в себе
какую-то "травму" революции, и
это иногда сказывается на его
оценках. Так его статья о В.
Маяковском была, в моих глазах,
таким срывом. Она отражала не
столько его литературные взгляды,
сколько его личное отталкивание от
Маяковского, всем своим
поэтическим обликом ему чуждого.
Но заслугой В. Ходасевича, при всем
его малом внимании к советской
литературе, остается уже то, что он
выделил роман Зависть Олеши. И,
наконец, достаточно прочитать его
ответ на последнюю литературную
анкету Новой газеты, чтобы
сразу почувствовать, насколько в
своих критических вкусах он выше
других.
Ответственное
место в зарубежной критике занял Г.
Адамович. Мне кажется, что на
критических статьях его очень
скверно отзывается то, что к его
услугам оказался еженедельный
литературный "подвал" самой
распространенной газеты в
эмиграции. В прежнее время критик
мечтал собрать когда-нибудь свои
разрозненные статьи и издать
отдельной книгой, но только злой
враг мог бы подослать к Г.
Адамовичу издателя собрания его
критических очерков. М. Цветаева
как-то попробовала составить "цветник"
из его статей, но и это уже не
свидетельствовало о ее доброте.
Право,
я вовсе не такого уже плохого
мнения о критических способностях
Г. Адамовича, но ему иногда,
положительно, нечего сказать, а,
хочешь не хочешь, сказать надо. Вот
вспоминаю его последние фельетоны.
Пишет он отзыв о двух поэтических
сборниках: Перекрестке и Сборнике
Союза молодых писателей [Перекресток.
II. Сборник стихов. Париж 1930; Сборник
Союза молодых поэтов. Париж 1930].
Он, явно, чувствует, что на фельетон
его не хватит, и поэтому дает такой
"разгон" своей статье, что из
шести столбцов занимает три с
половиной рассуждениями о вреде
заниматься поэтам поэзией. Я не
шучу, так и прописано: "... стихи
мешают нашим молодым поэтам стать
писателями". Или вот последний
отзыв о книжке рассказов Теффи.
Такого отзыва по прежним временам
не поместил бы на своих страницах и
самый захудалый литературный
журнал, но "монополия"
освобождает, к сожалению,
эмигрантского критика от
благодетельного корректива
конкуренции. Оказывается, рассказы
Тэффи написаны для "измученных и
ослабевших душ", организм
которых подточен: "... он требует
уже искусственного питания - каких-нибудь
быстродействующих пилюль". И вот
Тэффи такие пилюли изготовляет... И
вы думаете, автор осуждает эту "пилюльную"
литературу? Ничуть не бывало. Отзыв
исключительно хвалебный.
Оказывается: "За всем этим очень
много мастерства, много зоркости,
много понимания того, что такое
человек и что такое литература".
А тут же, походя, в связи с отзывом о
Флагах Б. Поплавского, "выводится
в расчет" М. Цветаева. У нее, по
словам Г. Адамовича, "подлинная
ширококрылость" сочетается с
болезнями вкуса и мысли настолько
разительными, и, по-видимому,
органическими, что ее уж и в расчет
не принимаешь". Попутно
высказывается столь же
обоснованное суждение о Б.
Пастернаке, о котором Г. Адамович
никак не соберется сказать своего
последнего слова.
И
все же есть область, где Г.
Адамовича приходится брать
всерьез, где, он говорит свое и
только свое. Но об этом пишет он
изредка и не на страницах газеты.
Его статьи в Числах показывают
любопытный уклон его критической
мысли, который может вызывать
возмущение, но с которым надо
посчитаться. Я надеюсь это еще как-нибудь
сделать.
Совсем
уже плохо получается, когда в роли
критиков появляются "добровольцы".
Вот для образца недавняя статья о
рассказах И. Бунина Древо Божье.
По убеждению критика, Древо это
"воистину, блещет цветами". Но
цветов ему мало, они под пером его
тут же превращаются в плоды "и
плоды висят на нем сочные, наливные".
Дальше, оказывается, на этом
необычайном, поистине "божьем"
древе вырастают и розы, и полынь.
Есть в этой книге... "благоуханные
розы и горькая полынь". Куда
только не заводит богатая
художественная фантазия! А какая
глубина критической мысли: в книге
И. Бунина "очень много
печального, радостного и ужасного,
жуткого и нежного. Правдивое
отражение жизни". И такие
критические статьи далеко не
являются исключением в нашей
эмигрантской действительности.
Призадуматься есть над чем. Какой
же, однако, из этого выход? Неужели
можно примириться, как советует М.
Осоргин, с состоянием критики? Я
думаю, что выход должен быть найден.
И прежде всего, необходимо вывести
литературную критику на свежий
воздух из "подвалов"
газетного листа. Необходимо лишить
ежедневную газету ее монопольного
права на суд над русской
эмигрантской литературой.
Это
легко сказать, но как сделать?
Одним из путей к этому
освобождению мне представляется
создание "литературной газеты".
На этот путь и стал недавно М.
Слоним, которому удалось положить
основание в Париже двухнедельной
литературной газеты. Но уже первые
шаги этого ценного начинания
вызывают невольные опасения.
Связаны эти опасения, в моем
представлении, с вопросом о
литературном направлении. Но это
уже особая тема.
Прага,
б.д.
 |
Русская эмиграция в Польше и Чехословакии (1917-1945) | Фотоархив
| Балтийский Архив | К заглавной
|
