Г. Ванечкова - Марина Ивановна Цветаева - значительная русская поэтесса начала 20-го века

[prev. in:] Marina Cvetajevová a Praha. Ed.: T. Korjakinová, M. Nedvědová, G. Vaněčková. Praha, Euroslavica 1992, c. 22-35.

Когда Марина Цветаева в расцвете своего творчества написала: „во мне нового ничего, кроме поэтической отзывчивости на новое звучание воздухa [Письмо М.Ц к Ю.П. Иваску. [in:] Русский литературный архив. Под ред. М. Карповича и Дм. Чижевского. New York, Harvard University Press 1956, с. 215], она понимала, что в этом-то и заключается новизна ее поэзии, в большинстве своем идущая впереди своего времени и понимаемая только потомками.

В наше время модерность ее поэзии бесспорна, Марина Цветаева по праву вошла в круг великанов творческого духа не только России, но и всего мира.

"Трудным, извилистым, исполненным резких противоречий, - пишет В. Орлов, - был путь этого большого русского поэта с таким сложным, бурным и безудержным характером, с такой неординарной, трагической судьбой. Но история все ставит на свое место - и сейчас Марина Цветаева неотделима от поэзии нашего векa" [Вступительная заметка к статье Ариадны Эфрон: Страницы воспоминаний. [in:] Звезда, 1973, No. 3, с. 154.].

Она родилась 8-го октября 1892 г. в Москве. Отец ее Иван Владимирович Цветаев был известным филологом и искусствоведом, мать Мария Александровна, рожд. Мейн, была пианисткой. Музыка и поэзия играли большую роль в воспитании ребенка, и талант проявился рано: стихи Марина Цветаева начала писать в шесть лет (по-русски, по-немецки и по-французски). Очень рано она ощутила себя поэтом, в силы свои поверила и с большой человеческой а творческой ответственностью взяла на себя это нелегкое сознание.

Вырастала М.И. Цветаева в демократически настроенной семье. Но революция 1917 г., ставшая конструктивной, творящей и направляющей силой для В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина и многих других, предстала перед М. Цветаевой иначе. Это время в ее жизни и творчестве требует тщательного изучения. Отношение ее к революции не однозначно; стараясь найти нечто героическое в белой армии, где служил ее муж, она в то же время понимает безысходность контрреволюционного добровольческого движения: „Добровольчество - это добрая воля к смерти” стоит эпиграфом к стихам о нем. Оплакивая прежнюю колокольную Москву, поэт осуждает царя за „византийское вероломство”, а в стихотворении Чуть светает (1917 г.) заутреню в храме в честь здравия царя называет темным пиром мышиной стаи воров а старух – „Москвы подпольной”.

Круг ее литературных знакомств того времени очень богат: боготворит Блока, любит Ахматову, Волошина, Кузмина, Ремизова, Белого, ценит Брюсова, Есенина, дружит с Антокольским и Мандельштамом, выступает на чтении стихов с Луначарским, помогает в трудное время Бальмонту.

Круг самых близких друзей - это круг лучших учеников Е.Б. Вахтангова. Главный режиссер театра им. Вахтангова, Е.Р. Симонов написал: »Я могу с полным основанием утверждать, что творчество Вахтангова и Цветаевой формировало вкус и воодушевляло группу молодежи вахтанговского театра [Два стихотворения Марины Цветаевой. Предисловие Е.Р. Симонова. Новый мир, 1983, Nо. 3, с. 169].

В это время родилась и ее любовь к Маяковскому, о котором позже напишет как о „настоящем революционном поэте”, о „чуде нашего времени”, о „первом в мире поэте масс ... оборачиваться на (которого) нам, а, может быть, и нашим внукам, придется не назад, а вперед” [Эпос и лирика современной России. in: Цветаева, М.И.: Сочинения в двух томах. Т. 2. Москва, Художественная литература 1980, с. 400.]

В 1922 г. Цветаева покинула Россию, уехав к своему мужу в Прагу, но годы революции, пережитые ей на родине, сыграли немалую роль в становлении ее творческой личности.

Условия жизни за границей были трудны. Отношения с белой эмиграцией чем дальше, тем больше усложняются, эмигрантские журналы начинают отказывать в печатании ее произведений.

Прожив три с половиной года в Праге и ее окрестностях поэт, в надежде лучшего заработка, едет в Париж. Но и во Франции семья переживает большую нужду. Если в Праге М. Цветаеву печатали, то в это время для ее поэзии, одними трудно понимаемой, для других звучащей темами и ритмами Советской России, закрываются почти все журналы.

Муж и дочь, работая в левом движении, по мере сил помогают в борьбе за свободу Испании, а в 1937 г. возвращаются в Советский Союз. Вслед за ними в 1939 г. едет М. Цветаева с сыном.

После возвращения на родину она готовит к изданию сборник стихов, много переводит. Но начинается война. „Черная гора, затмившая весь свет” (так незадолго до этого времени писала она о фашизме) угрожает и Советскому Союзу. В 1941 г. в эвакуации, не выдержав тяжестей, обрушившихся на нее, Марина Ивановна Цветаева покончила особой.

Много лет она прожила за границей. Но внутренней своей жизнью и творчеством, продолжающим лучшие традиции русской литературы, она была так связана со своей родиной, что сейчас нельзя уже процесс становления русской поэзии представить без ее имени. В.А. Рождественский во вступительной статье к изданию Сочинений М. Цветаевой утверждает, что „ритмы этого столь своеобразного поэта ... достаточно повлияли на современную нам поэзию”, и далее продолжает: „Поэт предельной правды чувства, М. Цветаева со всей своей не просто сложившейся судьбой, со всей яркостью и неповторимостью самобытного дарования, по праву вошла в русскую поэзию...” [Марина Цветаева... in: Там же. Т. 1, с. 22, 24.].

„Великолепные стихи,... живой и весомый, полновесный, как зерно, русский язык, головокружение у встречных людей от душевной цветаевской прелести, дочерняя любовь к России,...” - написал Паустовский в своем Лавровом венке, возложив его на голову поэта со словами: „Блестящая поэзия Марины Цветаевой живет и будет жить во славу своей страны.” [Простор, 1965, Nо. 10, с. 35.].

Пришло время, когда М. Цветаева стала составной частью и чехословацкой культуры, одним из любимых поэтов в Чехословакии. Что чешское цветаеведение имеет уже свои традиции, доказывает библиография, собранная работниками пражской Славянской библиотеки, дополняющая библиографии, над которыми работают в библиотеках России и других стран.

В настоящей справке, сопровождающей библиографию, впервые приводятся адреса проживания М. Цветаевой в Чехословакии.

Кроме этого, нам хотелось бы в общих чертах остановиться на теме "Поэт и Прага", попытаться установить пути влияния Праги на образы поэзии Марины Цветаевой.

После приезда из России Прага кажется пристанищем, где можно будет собрать силы для будущих лет жизни и работы. Но в Праге нет возможности заплатить за квартиру, Цветаева уезжает в Мокропсы; переселяясь с места на место, топя печи. стирая, заботясь о детях, она находит в себе силы писать. И создает произведения, исключительные по силе мысли, чувства и художественных средств их выражающих.

Восстанавливать адреса мест, где жила великая русская поэтесса, пришлось по письмам и воспоминаниям. Так письмо дочери Цветаевой - А.С. Эфрон - помогло найти дом в Горних Мокропсах.

„Дом, где жила мама в Горних Мокропсах, нетрудно найти и сейчас - а если он не сохранился, то старожилы должны помнить место, где в 20-х годах была лавка пана Саски; двухэтажный дом, мы жили наверху, а мамин большой друг (на всю жизнь!) А.З. Туржанская с сынишкой - внизу. Дом стоял под горой; взберешься на нее - и далеко видно: и железную дорогу, и речку Бероунку...” (Письмо к Г. Ванечковой, печатается впервые.)

Адрес его: Горни Мокропсы, ст. Nо. 19, новый Nо. 66. Письмо к Бахраху, написанное Мариной Цветаевой в 1923 г., дает описание еще одного дома в Горних Мокропсах:

Крохотная горная деревенька, живем в последнем доме ее, в простой избе. Действующие лица жизни: колодец-часовенка, куда чаще всего по ночам или ранним утром бегаю за водой - внизу холма, цепной пес - скрипящая калитка. За нами сразу лес. Справа высокий гребень скалы. Деревня вся в ручьях ...” [Письма М.Ц к А.В. Бахраху. Мосты, 5.1960, cc. 304-318; 6,1961, cc. 319-346.]. Адрес этого дома: Горни Мокропсы, ст. Nо. 33, новый Nо. 90.

Обратный адрес на конверте письма к К.Б. Родзевичу, герою Поэмы Горы и Поэмы Конца, помог найти дом в Праге. На нем рукой М. Цветаевой написано: Прага Смихов, Шведска ул., Но. 1373.

Описывая свою новую квартиру, она написала: „В Праге у меня хорошо: огромное окно на весь город и все небо, улицы - лестницами, даль, поезда, туман” (11 авг. 1923 г.) [Там же.].

Известно, что Поэма Конца, начатая в Праге, была дописана в Иловищах. Дом, в котором семья Эфронов снимала квартиру, найти не удалось. Из письма к Черновой узнаем, что из Иловищ пришлось переселиться в Дольни Мокропсы. Дом у железнодорожного полотна с прекрасными воротами, о которых упоминает М. Цветаева в письмах друзьям, сохранился, владельцы дома восстановили и каменную ограду, о которой также упоминается в письмах: „...огромный двор, мощеный камнем, сарай, через который входишь в сад ... на воротах дата 1837... каменная ограда, под ней жд. Полотно” [Письмо М.Ц. к О.Е. Черновой-Колбасиной. in: Цветаева, М.И.: Неизданные письма. Под общей ред. Г. Струве и Н. Струве, Париж, Имка-Пресс 1972.].

А дрес дома: Дольни Мокропсы, старый Но. 37, новый Но. 642.

Из писем к А. Тестовой узнаем адрес Вшенор: Вшеноры, ст. Но. 23, новый Но 324.

Этот дом в одном из писем подробно описывает А.С. Эфрон:

„Я бы дорого дала за снимки внешнего и внутреннего вида левой стороны домика, где мама жила когда-то с новорожденным Муром и где столько было написано, где бывали такие интересные люди того времени! Двухэтажный дворик - на верхнем этаже его стояла березовая беседка, в которой был написан почти весь Крысолов, в которой мама отвечала на письма Б.Л. (Пастернака) - и многие другие ... В левой половине домика - большая комната, (там родился брат) и в начале кухонька; в правой жили хозяева: отец с дочерью и со второй женой ...

Как часто мы ходили гулять по дороге, проходившей мимо домика вверх - дальше были поля, рощи, леса, большое плоскогорье ...” (Письмо к Г. Ванечковой)

Кроме этих мест, М. Цветаева на несколько дней посетила Моравскую Тршебову, где в интернате была ее дочь.

„... живу у вдовы часовщика ... под тиканье восьми часов, все в моей комнате.” (Дом найти не удалось). Она любила Карлштейн, куда совершала прогулки из Мокропс и Вшенор. Вероятно, больше нигде М. Цветаева в Чехословакии не была.

Знакомство со страной, народом и его культурой сосредотачивается для поэта на Праге. Поэтому чехословацкий период ее творчества можно назвать пражским, что сама она позволяет нам, говоря, что из 153 страниц текста После России 133 - падают на Прагу. (Письмо к А. Тестовой от 20. окт. 1927 г.) [Цветаева, М.И.: Письма к А. Тесковой. Прага, Асаdemiа 1969, с, 54.].

В Чехии Цветаева написала много прекрасных стихов, поэмы Молодец, Тезей, Крысолов, Поэму Горы, Поэму Конца и ряд прозаических вещей.

Пражский период - самый плодоносный в творчестве поэта. Интенсивность душевного подъема в это время достигает такого предела, который позже уже не повторится. Причиной этому - возраст: тех тридцать лет, которые и у других поэтов были девятым валом в их творчестве. Повлияла историческая обстановка, революция, идеи которой не могли оставить ее равнодушной. „Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос - нет,” написала Цветаева десять лет спустя [Поэт и время. in: Несобранные произведения. Аusgewählte Werke... Mit einem Nachwort ind Literaturangaben hrsg. von Günther Wytrzens. München, Wihelm Fink 1971, s. 629]. Личные потрясения тоже сыграли свою роль. Недавняя смерть дочери, встреча с потерянным мужем, неожиданное сильное чувство к его пражскому другу, рождение давно вымечтанного сына поднимало поэта на высоты радости или отчаяния; на тех высотах, чтоб не задохнуться, нужно было „выдышаться в стих”.

В это время ей еще были предоставлены возможности для печатания, не была еще так мучительна тоска по родине.

Несомненно, огромное значение в творческом подъеме сыграла встреча с прекрасным городом Прагой.

Каждый, знающий поэзию М. Цветаевой, невольно связывает имя ее с именем Праги. Что дали друг другу чешский город и русский поэт - это тема многих исследований, которые будут освещать ее с разных аспектов. Поэтесса прожила здесь немногим больше трех лет, но, покинув Прагу, внутренне уже никогда не расставалась с ней. Встреча их была предопределена: это была встреча двух родственных стихий. Воспитание М. Цветаевой, личность которой формировалась не только под влиянием русской, но и европейской культуры, с главенствующим звучанием немецкой музыки и поэзии, было гарантией и причиной восприятия Праги как родного города. Кроме симбиоза родного славянства и любимого германства, немалую роль сыграла красота города, его местоположение на крутых холмах и неожиданных спусках, море крыш над извилистыми улочками с зелеными островами бесконечных парков, спокойный размах реки с неожиданными плотинами - все то, что делало ритм города таким близким ритму ее поэзии.

Много-ли таких поэтов, которые сумели свое искреннее восхищение Прагой передать такими волнующими словами, такими западающими в душу поэтическими образами:

„Я Прагу люблю первой после Москвы и не из-за "родного славянства”, из-за собственного родства с нею: за ее смешанность и многодушие ... Ах какую чудную повесть можно было бы написать - на фоне Праги! Без фабулы и без тел: роман Душ” (Письмо к А. Тесковой от 1. окт. 1925 г.) [См. примеч. 10, с. ЗЗ.] „Прага - ... мой любимый город. Недавно видела открытку с еврейской синагогой - сердце забилось. А мосты! А деревья! Вспоминаю как сон.” (Письмо к А. Тесковой от 24. сент. 1926 г. [Там же, с. 45.].

„Недавно в кинематографе... секундное видение города - такой красоты, что я просто рот раскрыла (не хватило глаз!). Ряд мостов -где-то среди них мой, с Рыцарем ... меня просто обожгло красотой. Подпись: Прага.” (Письмо к А. Тесковой от 24. окт. 1938 г.) [Там же, с. 164.].

С любовью к городу, как олицетворению всего чешского, сливается любовь к чешской музыке:

„...иногда ... музыка, от которой у меня сразу падает и взлетает сердце, какая-то повелительно-родная, в которой я все узнаю - хотя слышу в первый раз. И это всегда - Сметана. Вообще - чешское. Так я под прошлое Рождество прослушала целый концерт чешских народных песен - ... и была заворожена ... Народ - весь - в пении, а чешский народ есть пение, знак равенства.” (Письмо к А. Тесковой от 11 авг. 1935 г.) [Там же, с. 129.]. Трудно установить во всей полноте, что представляла в сознании М.И. Цветаевой литературная Прага того времени. Из писем к А. Тесковой узнаем, что знала Гашека, Бравого солдата Швейка, очень любила К. Чапека, смерть которого тяжело переживала. „Жалею в нем чеха,... жалею в нем собрата,... нашего полку - еще убыло” - писала в письме [Там же, с. 176.]. В Праге с поэтессой был хорошо знаком Ф. Кубка, позже написавший воспоминания о ней. Они встречались на беседах о литературе и искусстве, которые проводила Чешско-русская Еднота в отеле Беранек. О ее письмах Ф. Кубка сказал, что они очень напоминают корреспонденцию Б. Немцовой,... - тоже о нужде, о бессердечных издателях, о несчастном муже, ищущем возможность заработка, о детях, досыта не накормленых, о домохозяевах, требующих плату [Кубка, Ф.: Рассказы о писателях. Байкал, 1975, но. 4, cc. 145-149.].

Из письма М. Цветаевой к В. Булгакову, хранящегося в Литературном архиве Музея чешской литературы, узнаем, что для литературного сборника Ковчег, редактором которого она была, были выбраны стихи О. Бржезины. (Письмо от 11 марта 1925 г.) [Literární archiv Muzea české literatury. Fond V. Bulgakova].

Но самой значительной пражской дружбой была многолетняя дружба с А. Тесковой, переписка с которой, изданная Академией Наук ЧССР на русском языке, является одним из драгоценнейших материалов для цветаеведов. Недавно в архиве В.Ф. Булгакова, находящемся в Литературном архиве Музея чешской литературы, нашлось письмо А. Тесковой (печатается впервые, с купюрами):

„Глубокоуважаемый Валентин Федорович, с субботы знаю: нет Марины! Никогда уже не получу письма с дорогим ее почерком, и тщетны все мечты о встрече.

Ужаснее всего: ведь могла жить! Никак на ум нейдет, что этот мужественный человек с неизмеримым богатством в душе, любящий жизнь, принимавший и оценивающий не только ее солнечные лучи, но и глубокие тени страданий - что этот человек - сломился.

Ужасно жаль, что прервалась на время (роковое время) наша с нею переписка. Что-то в душе твердит: это ужасное бы не случилось ! . . . Письма буду беречь как драгоценность не только по литературным соображениям, и как память о близком и дорогом человеке.

„Никогда не забуду и встретимся наверно", написала в последнем письме; а говорила всегда правду и обещания исполняла” [Там же.].

С Тесковой и другими, знакомившими ее с Прагой, Марина Цветаева прошла все старые улочки, все парки, о деревьях которых написала в цикле Деревья, посвященном Тесковой. Часто ходила в библиотеки, подолгу стояла в пустых пражских храмах. С издателями и друзьями была во многих кафе, пила пиво У Флеку. Но всегда торопилась к детям, к последнему поезду, и позже жалела, что не была ни на одном пражском концерте, ни в одном музее. (Письма к А. Тесковой.)

| 

Русская эмиграция в Польше и Чехословакии (1917-1945) | Фотоархив | Балтийский Архив | К заглавной