Н. Цуриков: Дети эмиграции
(Обзор 2400 сочинений учащихся в русских эмигрантских школах на тему: “Мои воспоминания”).
[prev.
in:] Дети эмиграции, сборник статей
под редакцией проф. В.В.
Зеньковского, Прага 1925.
Если велик
результат излечивающего
воздействия школы на детей, то и
сознание ими ее роли для них
исключительно. Роль эта
многообразна и несравнима с
прежней.
“Я учусь в
русском реальном училище уже
четвертый год, его хотели закрыть,
но на счастье оно спаслось”.
“Я не знаю, что бы
мы делали, если бы мы не были в
гимназии, - пришлось бы умирать с
голоду”.
“Училище это все,
что осталось у нас вдали от родины.
И когда входишь в него, то
чувствуешь все то родное, русское,
которое вносит оно в наши души”.
“Тем более мы
оценили свою школу: это... для нас
как бы островок родины и, если
Россия уходит в даль, - наша школа
не дает совсем оторваться от
прошлого”.
Из материала мной
изучавшегося возникает ряд
значительных и глубоких
специально педагогических проблем.
Вопрос о переросших учениках, об
отсутствии какой-либо грани между
учениками V, VI, VII и VIII классов, т.к.
зачастую даже в V классе попадаются
ученики старше, чем в VIII, наглядно
выявляющем расхождение неизбежно
интеллектуальных школьных
критериев с критериями жизни, и
многие и многие другие.
В общей массе
детей - распространяя на себя все
то, что было сказано о старших и
младших, - особняком стоят дети-казаки
и кадеты. Особняком в нескольких
отношениях, кое в чем имея и общие
черты, кое в чем и разнясь. И те и
другие - это квалифицированные
жертвы революции. В этом их общее.
На их долю пришлось больше, чем на
долю других детей.
Если дети
индивидуально пострадавших
родителей ощущали, что хотя и
безвинно, но их родители и они все
же страдают как таковые - лично, то
дети-казаки не ощущали и этого
момента, они страдали как
представители группы и даже
территории. Дети офицеров
регулярно отмечают: “мой папа был
офицер и его хотели убить” и даже
больше: “и потому его хотели убить”.
Казаки отмечают то же, но уже вне
зависимости от чина. Они живут в
местностях, подвергающихся
разгрому не поквартирно, а
постанично.
“В 1919 году я
прибыл к себе в станицу и, конечно,
увидел ее не такой, какой покидал.
От своего дома я увидел лишь только
груды кирпича”.
Свидетельства
кадетов иные. Они не только связаны
с преследуемой территорией - здания их корпусов обстреливались
красными и зелеными (в Москве,
Полтаве), - но они отчетливо
ощущают, что они уже не дети “преступников”,
а сами “преступники”. Бесконечны
их свидетельства, и бесконечно эти
свидетельства трагичны. Корпуса, и
в том часто была причина особой
тягостности судьбы их
воспитанников, также как институты,
находились, как известно, далеко не
во всех даже губернских городах;
родители зачастую издалека
привозил и в них детей... 1917 год,
отречение Государя, недоуменное
непонимание происшедшего,
октябрьский переворот, обстрел
корпуса из орудий и взятие ею
штурмом; нежелание детей снять
погоны, убийства многих из них - и
старших и младших. Или поездка к
родителям среди моря серых шинелей,
“также” возвращающихся “по домам”
и редко к ним дружественных, или
бегство на Дон к генералу
Корнилову, или превращение корпуса
в коммунистический приют с
жестокими и первобытными
способами “перевоспитания”. Все
это налагает на детские лица
особую, лишнюю, им одним присущую,
дополнительную скорбную складку.
Только в 1919-1920 году, когда они то
сами съезжаются, то собираются
военным командованием опять в
корпуса: в Полтаву, Владикавказ,
временно - проездом - в Грузию,
Новочеркасск, Одессу и Крым и потом
частью в Египет [1], - положение их становится как
будто легче, чем детей, семьи
которых бегут индивидуально. Но и
здесь отступление пешком зимой из
Новочеркасска до Кущевки или из
Владикавказа по Военно-Грузинской
дороге во Мцхет полно тяжелых и
вместе с тем трогательных сцен.
Неожиданная эвакуация, колебания
между остающейся матерью и
корпусом, решимость матери на
разлуку, прощание с ней
многократно повторяются в их
рассказах.
“Наша тесная
кадетская семья, наш родной корпус”
- фразы, встречающиеся в их
сочинениях очень часто, - для них
не фраза. У них много общего друг с
другом, включительно до
путешествий. Прочтя сотню их
сочинений, уже знаешь, что если
сочинение начинается с упоминания
о Псковском корпусе, то скоро
попадешь в Казань, Омск,
Владивосток, Шанхай, Цейлон, Порт-Саид
и Югославию, если с Московского, то
надо ждать Полтаву, Владикавказ,
Мцхет, Батум, Феодосию и все туже
Югославию, приютившую всех их.
Проторенные дороги на “юг”
маленьких перелетных птичек.
Их история, если и
не так уже резко отличается от
истории других учащихся - детей
средней русской семьи с “обычными”
для периода 1917-1921 гг. испытаниями, - то, во всяком случае, менее
разнообразна, почему ее легче
изложить. Есть и специфические
черты, легко отделяемые и
любопытные.
Проследим ее по
собственным рассказам авторов.
Своими словами этого передать
нельзя [2].
 
[1] Донской Корпус 1-й эвакуации.
[2] Цитаты принадлежат только
учившимся или учащимся и сейчас в
кадетских корпусах, разных
возрастов и классов.
top
|
