Сергій Ткачов - Эмиграция в борьбе спецслужб Польши и Советской России

Исследование находится в стадии сбора и систематизации материала, поэтому в изложениии возможна непоследовательность и хронологические бреши. Материал собран в государственных архивах Львова, Луцка, Ровно, Тернополя и AAN w Warszawie.

Проблема беженцев затронула вопрос государственной безопасности молодой страны. Среди беглецов на территорию Польши проникали агенты вражеских разведок. Первенство в этом занимали воспитанники советского ОГПУ. Для борьбы с ними были созданы соответствующие польские службы. С 22 июня 1921 г. они были сведены в единый аппарат государственной информационной службы. По приказу министра военных дел генерала Соснковского был создан ІІ отдел Генерального Штаба с тремя подотделами: организационным, аналитический и разведывательным. Каждый подотдел имел рефераты, которые специализировались на отдельных вопросах государственной безопасности. Вопрос национальных меньшинств контролировал реферат, созданный в аналитическом подотделе. Через два месяца после создания состоялась существенная коррекция полномочий польской спецслужбы. Политические вопросы разведки были переданные от Генерального Штаба Министерству внутренних дел[1]. В Тернополе разместилась команда государственной полиции ХІ Округа, где контрразведкой занималась експозитура отдела ІV-Д. В поле зрения поляков попадали все беженцы, кто более или менее был связан с Харьковом, Каменцем-Подольским и Одессой. Чекисты именно этих городов готовили и забрасывали через границу советских агентов.

В декабре 1921 г. в районе городка Скала перешла границу театральная труппа одного из одесских театров. Она гастролировала по городкам советского Подолья и при первой возможности с помощью контрабандистов артисты убежали в Польшу и оказались в Тернополе. По закону им запрещалось проживать в пограничных воеводствах и местные власти предложили артистам переехать в Плоцк, или же вообще покинуть страну. Но те отыскивали разные причины, стремясь остаться в Тернопольском или же Волынском воеводствах. Это насторожило польские спецслужбы.

Львовская експозитура ІІ отдела Генштаба в январе 1922 г. прислала в Тернополь информацию о тех артистах, которые по их данным сотрудничали с ЧК. Прежде всего разыскивались Орловский (фамилия настоящая), Бекес (детальные данные и фотография отсутствовали), Юзеф Сендер и Дора Клемер. Под этим псевдонимом проживала бывшая актриса одесского театра, которая стала работницей ЧК. Польские спецслужбы имели свидетельства, что она принимала участие в ограблении польского костела в Одессе и аресте ксендзов Соколовского, Кудеского, Асенберга в 1921 г. Юзеф Сендер, который еще имел псевдоним „Кожицкий”, в свое время был артистом одного из театров Киева. В гражданскую войну он стал членом труппы при командовании Юго-Западного фронта советских войск, пылким агитатором, а в списки польских спецслужб попал как участник расстрела польских военнопленных. Следует попутно отметить, что польские контрразведчики не только хорошо были осведомлены в действиях этих чекистов, но и имели их фотографии. Центр просил тернопольских полицейских в случае выявления этих советских агентов с артистическим прошлым не предпринимать никаких мер, а только сообщить есть ли они среди актеров, которые оказались в Тернополе.

Из всего списка артистов, который в ответ поступил из Тернополя, внимание центрального аппарата контрразведки привлекли Максимов и братья Покрасс. Относительно первого, то необходимо было узнать как долго находится Максимов в этой труппе, где был заангажирован,  был ли в Одессе и когда, был ли в театрах Плоскирова, Каменца и Винницы, его образование, с какого времени на сцене. Братья Покрасс, пожалуй, были уже на заметке, так как центр попросил только сообщить их имена. Относительно них вопросы были конкретными: „Были ли они членами „Дома актеров” в Харькове? „[2].

Уже в мае 1922 г. полиция направляет письмо к тернопольскому старосте с предложением выселить из города семьи Любарских, Ройтман и братьев Покрасс[3]. По оперативным данным артисты Дмитрий и Самуил Покрассы, руководитель театра Валентинов и Лабунський после приезда в Польшу старались установить знакомства с известными в городе лицами, заручиться их симпатиями и поддержкой. Хотя после разрешения на временное политическое убежище, которое им предоставил староста г. Борщёва, актеры получили польский паспорт для выезда в Чехословакию, они не спешили оставить страну. Вместо этого они использовали наличие паспорта для поездок по Восточной Малопольше, время от времени продлевая действие паспорта с помощью своих покровителей из числа местной интеллигенции. За это время они установили корреспондентскую связь с Америкой, Германией, Румынией, Чехословакией. Содержание писем осталось для польской контрразведки неизвестным, ибо российские актеры использовали в качестве „почтового ящика” адрес Любарских в Тернополе. Потом телеграфом сообщали свой актуальный адрес во время пребывания в различных городах Галиции и Волыни, куда Любарский и пересылал письма.

В августе 1922 г. из Варшавы пришёл ответ, что на основании документов, которые собрал тернопольский отдел безопасности, тяжело доказать деятельность Дмитрия и Самуила Покрассов как вредную и антигосударственную. Единственное, что можно было им инкриминировать, так это самовольное нарушение условий передвижения по стране. Братьям было предложено в месячный термин добровольно оставить Польшу. Для оформления выездных документов позволялось выехать во Львов в чешское консульство[4]. Интересной является дальнейшая судьба двух братьев композиторов. Старший брат Самуил (1897 г.р.) , кстати автор популярной когда-то песни „Красная Армия всех сильней (1920)”, в конце концов оказался в США, где написал музыку к голливудской экранизации „Трех мушкетеров”. Умер он в 1939 г. в Нью-Йорке. А Дмитрий Покрасс (1899 г.р.), который кстати  в том же таки 1920 г. написал „Марш Будённого”, очутился в Москве[5]. Со временем весь Советский Союз под мелодию его авторства пел о том, как „солнце красит ярким светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская страна”. Композитор каким чудом пережил все сталинские репрессии, стал народным артистом РСФСР (1963) и что наиболее знаменательно - посетил Тернополь. И не просто посетил, а написал песню о городе. Чем таким памятным был этот заурядный городок в жизни прославленного советского композитора, что он посвятил городу, где был то несколько месяцев, песню? Это одна из загадок, ответ на которую, по нашему мнению, нужно искать в архивах ОГПУ.  Польские архивы сохранили протокол допросу Дмитрия Покрасса, который был составлен 26 декабря 1921 г. в канцелярии пограничного пункта государственной полиции в Скале. Композитор на допросе рассказал очень сокращенный вариант своей биографии. „Родился в Киеве, где закончил среднее учебное заведение, дальше закончил консерваторию в Санкт-Петербурге и работал до 1917 г. композитором и пианистом. Большевистская революция застала меня в Харькове, где я жил до прихода армии генерала Деникина. Дальше я служил в отделе пропаганды при штабе Добровольческой армии до падения власти генерала Деникина. Также участвовал  в Комитете генерала Алексеева, что стоял на страже интересов властей контрреволюции. Я работал в этом Комитете артистом, организовывал в пользу этих властей вместе из актерами Смирновым и Кавецкой спектакли и концерты. После прихода большевиков вынужден был прятаться, ибо меня интенсивно искали как контрреволюционера. Я часто менял место пребывания, изо всех сил старался добраться к западной границе, чтобы вслед за Кавецкой и Смирновым оставить Россию, ибо нас продолжали искать как членов Комитета. Сейчас прошу дать разрешение на временное пребывание в Польше”[6]. Местная полиция связалась с Варшавой, откуда пришла телеграмма от актрисы Кавецкой с заверениями в лояльности Покрасса. Это позволило дать Дмитрию Покрассу направление к старосте в Борщове, который и выдал соответствующие документы на его пребывание в Польши. 

Польские спецслужбы в конце 20-х годов заметили в среде российских и украинских эмигрантов просоветские настроения. Это частично объяснялось успехами „украинизации”, которую развернули в республике украинские коммунисты, и пропагандистской кампанией, ведшейся в СССР. Частично сыграла свою роль враждебная настроенность польських властей.

Как раз в этот период многих эмигрантов завербовало ОГПУ. В Ровно полиция арестовала бывшего офицера штаба запасной бригады отдельной сводной казачьей дивизии Камберга. Интересными оказались результаты обыска помещения[7]. Среди его личной переписки обнаружили письма от бывших сослуживцев, что к тому времени находились в немецких лагерях, списки офицеров, чистые бланки документов с печатями штаба бригады. Странным было то, что владелец не выбросил их. Казалось бы, чего ради хранить чистый бланк датированный периодом, когда штаб располагался в Ланцуте, Львове или Охримовцах? Для кого хранились списки офицеров? Напомним, что они могли интересовать прежде всего органы ОГПУ, которые готовились к зачисткам территорий после планируемого освободительного похода Красной Армии на запад.

С середины 30-х годов обострились польско-немецкие межгосударственные отношения. Второй отдел польского Генерального штаба зафиксировал активизацию работы немецких спецслужб с российской эмиграцией. Шеф 2 экспозитуры капитан Анкерштейн в августе 1936 г. по агентурным каналам получил сообщения, что немцы назначили бывшего царского генерала Бискупского комиссаром по делам российской эмиграции в Германии. Перед генералом поставили задачу составить сведения о российской эмиграции в стране, организовать ее структурно, подчинить будущую организацию политическим тенденциям немецкого правительства и превратить в орудие антибольшевистской пропаганды. Генерал Бискупский по своим убеждениям оставался монархистом, что для поляков было равноценно империализму. Поэтому агент делал особое ударение при характеристике генерала на то, что он хочет видеть Россию в границах 1914 года. Хотя при некоторых условиях Бискупский соглашался на отрыв от России Польши и Финляндии, то категорично выступал против независимости Украины и прибалтийских стран[8]. 

В 1936 г. польские власти в особенности остро почувствовали угрозу как с Запада, так и с Востока. Контрразведка усилила надзор за представителями немецкой и российской национальных меньшинств. Если в первом случае меры предосторожности были оправданными (в стране существовала пятая колонна), то сомнения относительно россиян были преувеличенными и ошибочными. Среди упреждающих мер самым распространенным было выселение тех немногих россиян, которые проживали в пограничной зоне. В сентябре 1936 г., например, из Барановичей по решению офицера отдельного информационного реферата DOK IX был выдворен Юрия Воробьёв. Основанием было то, что россиянин держал кабак неподалеку от военного полигона „и может передать данные иностранной разведке”. Воробьёв ранее привлекался к суду за мошенничество и нелегальное хранение оружия[9]. Но эти обвинения были типичными для мелких торговцев из пограничных районов, что собственно и нажили свое имущество на контрабанде и мошенничестве.

Польская контрразведка создала специальный фонд, где были собраны антипольские публикации в российских газетах. Их анализ помогал определить лояльность тех россиян, которые хлопотали о польском гражданстве или же просто о въезде на территорию страны.

Показательным является пример бывшего полковника царской армии Александра Резанова. До первой мировой войны он работал в военном суде в Варшаве. С 1909 г. полковник сотрудничал с газетой „Новое время”, где вел юридический, военный и специальный немецкий отделы. Со временем из последнего был вычленен отдел о шпионаже. Безусловно такие публикации привлекали внимание не только обывателей, но и соответствующих специалистов спецслужб. Поляков прежде всего интересовали материалы, которые касались их. Но ни одна из публикаций не была подписана его настоящей фамилией, ибо закон запрещал царским военным публично высказываться на политические темы. К особе  Резанова было особое внимание. В свое временя он выступил защитником членов ППС на военном суде в Варшаве. Ведение им этого процесса было одобрительно оценено в брошюре „Военный суд в Польском Королевстве”, что вышла в Кракове. Собственно за благосклонность к полякам полковника отозвали на службу в Петербург. С началом революции и гражданской войны в России он выехал на Кавказ, где стал начальником контрразведки одной из армий, начальником штаба которой был его швагер генерал Юзефович. В 1920 г. полковник эвакуировался в Египет, оттуда в Сербию, а в 1923 г. Резанов поселился в Париже. Бывший контрразведчик возвратился к труду журналиста. Местная публика знала его по французским изданиям книги „Немецкий шпионаж” (1915 г.). Кстати, в ней автор одобрительно писал о поляках, а гонорар от французского издания книги „Немецкая жестокость” (1914 г.) был переведен через комитет святой Татьяны для помощи жителям Королевства Польского, пострадавших от немцев.

В 1929 г. в Польше умерла сестра жены Резанова. Его дочка возвращается сюда как единая наследница. Отец к тому времени проживал то во Франции, то в Бельгии, откуда иногда проведывал дочку. После смерти опекунки дочка Резанова обратилась к МВД за разрешением для отца на постоянное проживание в Польши. Вот тогда и были подняты архивные досье с российскими газетными публикациями. Настороженность польских спецслужб к полковнику была вызванная тем, что в газете „Новое время”, встречались антипольские статьи за подписью В. Розанова. Только после детальных письменных пояснений Резанова удалось выяснить его непричастность к ним, а мы благодаря ним узнали о перипетиях судеб одной из семей российских эмигрантов[10].Контрразведка пристально следила за проявлением монархистских взглядов в среде россиян. Поводом для репрессий могла послужить неосторожно брошенная реплика, как в случае с бывшим полковником царской армии Никоном Комоцким. Он в день похорон маршала Пилсудского позволил себе оскорбительно высказаться в адрес покойного. Правильно говорят, что о покойном говорят либо хорошо, или вообще ничего. Семидесятилетний полковник забыл эту истину и был привлечен к судебной ответственности согласно § 152 У. А 25 мая 1935 г. пинский староста отозвал свое разрешение на пребывание Комоцкого на территории уезда[11].

Весной 1935 года к маршалу Пилсудского обратились письмом братья Богдановы. Они хотели обжаловать решения пинского старосты. Россияне напомнили, что проживают на территории Польши с 1919 г. и как все ее граждане боролись против большевиков под Варшавой, а со временем в рядах армии генерала Станислава Булак-Балаховича. В 1929 г. Иван Богданов дал присягу как хорунжий резерва 84 пехотного полка. Его брат Лев состоял в браке с полькой и жил на Полесье с 1917 года. Братьям предъявили обвинение в том, что они вербовали людей на выезд в Африку, вчастности, в „Алжирскую казачью станицу”. Как они объясняют в письме, из-за трудного материального положения они были вынужденные записаться в эту станицу в апреле 1934 г. и предоставили заявки старости. Но со временем узнали, что эта организация не имеет разрешения польских властей на деятельность на территории страны. Поэтому они, якобы, вышли из этой организации и удержали от записи еще 200 лиц. Взамен, предоставили заявки на выезд в Латинскую Америку[12]. Одним из агитаторов выезда россиян в Южную Америку был гражданин Уругвая врач Георгий Мазилов, который приехал к Польшу весной 1936 г. По заданию властей бразильского штата Рио Гранде де Сул, он набирал желающих выехать на освоение заморских земель[13].

Эти события связаны с экономическим кризисом, который охватил Европу, и с иммиграционной политикой Польши. Это отдельные темы исследований, но без отображения экономико-политического фона, который сопровождал жизнь российской эмиграции в Польше, невозможно понять ажиотаж вокруг набора, например, в ту же Алжирскую казачью станицу. Откуда же взялись в Польше казаки, к которым поляки отнюдь не питали симпатий, помня о их деяниях в истории страны?

Польские спецслужбы активно поддерживали существование казачьей идеи среди россиян. Приверженцами ее были люди, которые не имели претензий на восстановление единой и неделимой империи в границах, существующих до первой мировой войны. То есть от них не исходило угрозы для польской государственности. Взамен они отстаивали идею создания в России отдельного государства Казакии. Собственно сама идея была подброшена ІІ отделом Генерального штаба польской армии, оставалось только найти людей - носителей и исполнителей этого замысла.

Среди российской общины власти имели людей, которые безоговорочно делали на неё свою ставку. Прежде всего  это были бывшие солдаты и офицеры армии генерала Булак-Балаховича. Они на стороне поляков выступали против большевистской России[14]. Кроме них во время польско-большевистской войны на сторону поляков перешла группа донских и кубанских казаков из частей Первой конной армии Будённого. Из них сформировалась организация Свободного казачества (ВК) в Польше. Возникновение этой организации совпало с преподнесением в СССР роли казачества. После репрессий на Дону и Кубани советские власти вдруг начали создавать „колхозное казачество”, формировались территориальные казачьи дивизии. Эти новости доходили до российской эмиграции и порождали в ее среде определенное смущение. Из парижской организации казаков даже доносились голоса, которые призывали к возвращению на родину. Все это пожалуй и послужило поводом для польских специальных служб создать из казаков подвластную себе организацию. Структурно она состояла из станиц. Первый организационный съезд прошел 26 апреля 1936 г. в Варшаве. На нем присутствовали  делегаты от шести станиц. Возглавлял казаков Наказной атаман ВК инж. И. О.  Белый.

Следует остановиться на характеристике этой фигуры. Он происходил из черноморских казаков, в среде которых всегда жило осознание своих запорожских корней. Поэтому не случайно после революции как раз Игнату Белому кубанцы поручили установить контакты с новыми властями на Украине. Задачей миссии было выработать общее отношение Украины и Кубани к событиям в России. К сожалению, ни М. Грушевский, ни В. Винниченко не увидели в этом предложении исторического шанса. Их отказ мотивировался нежеланием сотрудничать с генералами. А И. Белый с того времени стал казачьим дипломатом. В июле 1920 г. кубанским правительством он командируется послом в Польшу и Украину. В Варшаве кубанець был принят И. Пилсудским. Когда начались боевые действия на польско-советском фронте, И. Белый находится на передовой в рядах армии УНР. С ее частями он и был позже интернирован. С этих пор, пожалуй, усиливается его нерешительность в государственно-политической ориентации. После неудач деятельности в украинских рядах, он вместе с М. Гнилорыбовым и М.Фроловым начинает издавать первую самостийную газету казаков за границей „Голос Казачества”. Но в ноябре 1921 г. польские власти по требованию Москвы выслали Гнилорыбова вместе с Б. Савинковым из страны[15]. Несколько морально ослабленные Белый и Фролов выдают газету до мая 1922 г. В конце этого года И. Белый снова возвращается в круги украинской эмиграции. Он поступает на работу ассистентом в Украинскую академию в Подебрадах, со временем заканчивает политехнику в Праге.

Местами поселения ВК в Польши были Луцк (83 чел.), Варшава (48 чел.), Августов (56 чел.), Кошары(59 чел.), хутор им. атамана Платова возле Томашовки (32 чел.), Владимир-Волынский (70 чел.)[16]. Со временем организовалась станица в Острове-Мазовецком. Как видим большинство казаков были сосредоточены на Волыни.

Именно в Луцке 22 февраля 1936 г. образовалась первая уставная организация „свободного казацтва”. В марте легализировалась станица им. атамана Назарова в Августове, станица им. атамана Платова в Кошарах Ковельского уезда. В апреле состоялся организационный сбор во Владимире-Волынском, легализована станица им. атамана Булавина на Белосточчине[17].

Политическая программа свободного казацтва состояла в том, что это должно было быть не партийно-политическое движение, а казачье государственно-политически-национальное движение. Казаки, а вернее те, кто стоял за ними, хотели объединить эту ветку эмиграции на основах того, что идея общего государства это не идея отдельной партии. Целью борьбы было государство Казакия.

В этом им служил примером Ю. Пилсудский. То, что казаки находились под влиянием если не взглядов приверженцев маршала, то под контролем его последователей, свидетельствуют традиционные заседания станиц в годовщины памяти Пилсудского и в день ангела маршала Ридза-Смиглого[18]. Казаки издавали свою газету, проводили культурные мероприятия.  Вольноказачий хутор им. генерала Мамонтова в Томашовке в январе 1937 г. организовал рождественскую елку для детей. Характерно что, как сообщалось об этом в газете, дети декламировали стихи из вольно-казачьей литературы с акцентом[19]. Тогда же луцкие дети из станицы им. полковника Чернышева игрались вокруг елки, устроенной в помещении украинского клуба „Рідна хата”. Эти, на первый взгляд, мелочи свидетельствуют о взаимных контактах между украинской и кубанской эмиграциями, а также о толерантном отношении к ним со стороны польских властей. Можно предположить, что как украинское, так и кубанское казачество было если не творением польских специальных служб, то существовали под их контролем и руководством.

[1] Kozaczuk W. Bitwa o tajemnice. Służby wywiadowcze Polski i Rzeszy Niemieckiej 1922-1939. — Warszawa, 1969.

[2] ГАТО. — Ф.231. — Оп.1. — Д.93. — С.70-70а.

[3] ГАТО. — Ф.231. — Оп.1. — Д.93. — С.84-86.

[4] По сообщениям газеты  “Głos Polski” чехословацкое консульство открыто во Львове 1 января 1922 г. на ул.3 Мая, 2.

[5] Энциклопедический музыкальный словарь. — М., 1966. — С.399.

[6] ГАТО. — Ф.231. — Оп.1. — Д.93. — С.18.

[7] ГАРО. — Ф.30. — Оп.18. — Д.549.

[8] AAN. MSW. — Sygn.1035. — S.1.

[9] AAN. MSW. — Sygn.1910. — S.716.

[10] AAN. MSW. — Sygn.1910. — S.255-257.

[11] AAN. MSW. — Sygn.1910. — S.198.

[12] AAN. MWS. Sygn. 1910. — S.37.

[13] AAN. MSW. — Sygn.1910. — S.308.

[14] Karpus Zbigniew. Emigracja rosyjska i ukraińska w Toruniu o okresie międzywojennym // Rocznik Toruński, 1983. — R.16. —S.93-111; Karpus Zbigniew. Życie społeczno-kulturalne mniejszości rosyjskiej w Bydgoszczy o okresie międzywojennym // Kronika Bydgoska, 1989. — Bydgoszcz, 1991. — T.XI. — S.111-122.

[15] В Париже М.Гнилорыбов “меняет вехи”, выезжает в Советскую Россию, где и был расстрелян.

[16] В общую численность станиц входят  мужчины, женщины и дети.

[17] Казачья воля. — Луцк, 1936. — №1-6.

[18] Казачья воля. — Луцк, 1937. — №8.

[19] Казачья воля. — Луцк, 1937. — №7.