Сергій Ткачов - Православная церковь

Исследование находится в стадии сбора и систематизации материала, поэтому в изложениии возможна непоследовательность и хронологические бреши. Материал собран в государственных архивах Львова, Луцка, Ровно, Тернополя и AAN w Warszawie.

Успехом считался церковный съезд 1921 г., где была признана необходимость создания церкви на соборных основаниях. Но дальнейший ход событий в очередной раз не подтвердил чаяний российского меньшинства. Существование приходских советов было отменено и церковь стала подчиняться светским властям. Это приводило в удивление даже некоторых представителей католического духовенства как не каноничное и антиконституционное действие. Еще в Рижском договоре было записано, что „обе договорные стороны взаимно обязываются ни прямо, ни посредственно не вмешиваться в дела, которые касаются устроя и жизни церкви и религиозных общин, которые находятся на территории второй стороны”. Права выписывались на примере религиозных общин, к которым относились лица польской национальности в советских республиках. Это подтверждает мысль, что религиозный вопрос в договоре был инициирован польской стороной. Указанные выше церкви и религиозные общины имели право в границах внутреннего законодательства самостоятельно устраивать свою внутреннюю церковную жизнь”[1]. Что же происходило на практике?

В 1921 г. в Сремском Карловце (Югославия) состоялся первый Собор Российской православной зарубежной церкви. Во главе избранного на нем Синода или Высшего управления стал Антоний (Храповицкий), митрополит Киевский и Галицкий, а прежде и Волынский.

В 1925 г. православная церковь в Польще купила у константинопольского патриарха акт „Томос”, на основе которого объявила автокефалию. За это право правительство Польши заплатило 12 тысяч английских фунтов, а также израсходовало на делегацию из Константинополя, которая привезла акт, 30 тысяч швейцарских франков. А через Министерство иностранных дел Польши четырем особенно заслуженным в этой операции чиновникам константинопольского патриархата выплачивалось постоянное денежное вознаграждение.

Православной церковью в Польши номинально руководил митрополит Дионисий (Валединский), а фактически она подлежала Министерству образования и вероисповеданий. Дионисий принял дела церкви после убитого в 1923 г. Юрия (Ярошевского). Для закрепления статуса автокефалии митрополит отправился в поездку по православным столицам: Афины, София, Белград, Карловцы, Константинополь. Из бюджета министерства он получил на это 3 тысячи долларов.

В ноябре 1925 г. Дионисий встречался с главой зарубежной церкви Антонием в Румынии, на торжественной интронизации тамошнего патриарха Мирона. Эта церковь первой признала еще в 1922 г. право церкви в Польши на автокефалию. Антоний и Дионисий были знакомы ранее, тем более Антония можно назвать должником польского митрополита. Когда правительство С. Петлюры в 1920 г. интернировало его и архиепископа Евлогия (Георгиевский)[2] в Бучаче, Антоний, в то временя кременецкий епископ, проявил над ним свою опеку.

Таким образом Дионисий получил поддержку как польского правительства, так и карловацкого центра. Секретарем карловацкого Синода был граф И. Граббе, влиятельная фигура среди российской эмиграции. Его отец обладал большим земельным наделом на Волыни. Поэтому „обер-прокурор” синода живо интересовался ситуацией российской эмиграции и православной церкви в Польше.

В январе 1927 г. Г. Серебрянников обратился к митрополиту с прошением объяснить ситуацию, почему православные священники не брали активного участия в деятельности Р.Н.О.

В 1929 г. со стороны костела были представлены имущественные позывы на 500 православных церквей и монастырей, в том числе - Почаевскую Лавру. Огласки приобретали событие на Волыни и Холмщине. Российские газеты подвергали критике соглашательскую позицию Дионисия. В феврале 1929 г. в с. Жабче на Волыни местные жители не согласились из решением официальных властей передать их святыню католикам, после чего ей угрожало закрытие. Крестьяне вместе из священником заперлись изнутри в церкви и восемь дней молились. Между тем деятели российских общественных организаций обращались к Дионисия с прошением вмешаться и решить этот конкретный случай в пользу православных. Взамен митрополит под различными поводами отказывался от встречи с ними в Варшаве, а из его канцелярии на Волынь была отправленная телеграмма, где он призывал верующих не конфликтовать с властями. Это вызывало негодование среди православных во всей стране. Не оставил вне своего внимания эти вопросы и Архиепископ Могилевский Митрополит всех католических Церквей в Российской империи барон Эдуард Ропп. О возбуждении католическими епископатами судебных дел относительно возвращения им святынь, в свое время отобранных царским правительством, митрополит высказался недвусмысленно: „Однако нельзя  не признать, что исправление этого вопроса при посредничестве судов есть фактом неприятным и таким, что разрушает взаимную, такую необходимую между католиками и православными любовь. Было бы значительно лучше, чтобы эти вопросы решило государство”[3].

Здесь кстати упомянуть о тех россиянах, которые придерживались римо-католицького обряда и распространяли его среди своих соотечественников. Они были сосредоточенные вокруг журнала „Китежъ”. Интересным является отношение к этому явлению М. И. Туган-Барановского, которое он высказал на страницах газеты в 1929 г. На осуждение общины и резкое возражение возможности существования россиян, которые называли себя православными и вместе с тем были католиками, он дал свое пояснение. Туган-Барановський воспринимал такую ситуацию среди россиян в Польше не как „проявление лицемерия, а как возможность существования такого душевного состояния, когда при полной искренности верующего, обычные и дорогие ему внешние формы выявления верования в действительности уже не отвечают внутреннему содержанию последнего”[4].

Движение российского католицизма зародилось не в тогдашней Польше, а только нашло в ней себе приют. Это было не что иное как греко-католицизм, традиционно распространенный на территориях Белоруссии и Галиции.

Кредо и история приверженцев российского течения были высказаны в первых числах журнала „Китежъ”. У истоков распространения католицизма на территории оплота православия стояли философы Чаадаев и Вол. Соловьёв, чем в особенности гордились российские католики. Они верили, что и российская православная церковь должна прийти к церкви древнего Рим - матери и учительнице всех церквей православных. Со страниц своего журнала они предлагали читателям историческую параллель социальной трагедии России, под прессом которой находили все эмигранты, с трагедией всего христианства - давним расколом церквей. Поэтому, по мнению редактора журнала Антония Около-Кулака, когда россияне, прибитые волнами распада, как щепки, к чужим берегам, познали помощь „непознанных” братьев своих в Христе, - помощь христиан Западной Церкви, они постигли истинное христианское отношение к несчастным, которое демонстрируют католики. „Мы их действительно не знали”, - подытоживает автор, давая шанс вспомнить, какой была эта помощь лично для каждого[5]. Время от времени на страницах журнала „Китежъ” появлялись рассказы людей, которые перешли на католическую веру. Одним из них было письмо бывшего офицера царской армии М. Юдина-Бельского. Автор пишет, что с восточным католицизмом он столкнулся во время войны в Галиции и на Подкарпатской Руси. „То обстоятельство, что я встретился с ним в колыбели русского народа, что он объединял в себе синхронно католическое вероисповедание и родной обряд, сразу произвело на меня впечатление в конце концов обретенной истины”[6]. Формально этот эмигрант принял католическую веру во Франции. Скорее всего этот акт был результатом попыток преодоления жизненных неудач, которые преследовали бывших граждан империи. Этой дорогой прошли Михаил Андреев, бывший царский дипломат в Стокгольме и Токио, и Дмитрий Артемьев, бывший профессор Петербургской горной академии и Московского университета. В эмиграции оба учились в богословской академии в Инсбруке, приняли католическую веру, а М. Андреев стал монахом-иезуитом[7].

Во главе россиян-католиков стоял митрополит Ропп. Он занял этот пост после февральской революции. После большевистского переворота его в 1919 г. подвергла заключению петроградская ЧК. На защиту митрополита на улицы города вышла многотысячная демонстрация протеста. Эдуарда Роппа перевели в Москву, откуда он после освобождения выехал за границу. С конца 1919 г. архиепископ Могилевский и митрополит всех католических церквей Российской империи барон Е. Ропп проживал в Варшаве.

В круг влиятельных деятелей католицизма восточного обряда входили также епископ Пинский С. Лозинский и Ч. Фальковский, бывший профессор римо-католической академии в Петербурге.

С 1928 г. россияне, приверженцы католицизма, начали интенсивно внедрять в сознание эмигрантов необходимость создания организованной структуры, объединенной как раз на основах римо-католического учения. Этому содействовала ситуация раздора и распрей, которая активизировалась в среде православных россиян.

Митрополит Дионисий, человек компромиссов, постоянно находился под ударами тех, с кем он сотрудничал. Он очутился между правительством, которое его поддерживало, с одной стороны и верными, которым он служил, с другой стороны. Когда в 1934 г. в среде православной церкви набрала силу тенденция к объединению под лозунгом „единение российской церкви, независимой от политико-государственных изменений”, Дионисий вместе с иными епископами подписал обращение. Это вызвало неудовольствие официальной Варшавы, которая усматривала в этом угрозу реваншизма со стороны российских эмиграционных кругов. Варшавская митрополия вынуждена была выступить 4 декабря 1934 г. со специальным заявлением. В своих оправданиях церковные иерархи окончательно запутались. В заявлении говорилось, что подпись митрополита не была свидетельством официальной позиции церкви, а выражением солидарности. А дальше провозглашалось, что православная церковь в Польше никогда не зачисляла себя и не зачисляет к российской эмигрантской церкви.

Январским днем 1938 г. во Львове появился архимандрит Феодосий из Карловацького синода, чем привлек внимание польских спецслужб. К тому времени свою поддержку карловацкому центру зарубежной церкви предложили немцы. Это сближения не могло пройти без внимания польских властей. Тем более, что голос архимандрита Феодосия был всегда слышен на фоне „антипольских” выступлений. Он обвинял митрополита Дионисия в сотрудничестве с правительством, обещая ему разрыв отношений с сербской и румынской церквями. Это угрожало польской автокефалии полной изоляцией в православном мире.

В Белграде 13-25 августа 1938 г. состоялся собор зарубежной православной церкви. От российской общины в Польше на нем присутствовали  К. Николаев и отец Гриненко (Попов). Первый выступил с докладом „Катастрофа православия в Польши”, а отец Гриненко зачитал „Меморандум православного духовенства в Польше”[8]. На соборе были одобрены документы, осуждающие правительство Польши за политику притеснения православных в стране.

[1] Українська РСР на міжнародній арені. Збірник документів (1917-1923 рр.).  — К., 1966. — С.275.

[2] Митрополит, глава Холмской епархии, депутат І та ІІ Думы.Возглавил либерально-обновленческое течение в русской зарубежной церкви в Париже.

[3] По жгучему вопросу // Китежъ, 1929. — №9-12. — С.3.

[4] За свободу, 1929. — №145 от 6 июня. — С.2.

[5] Китежъ. — Варшава, 1928. — №1-2. — С.5.

[6] Китежъ. — Варшава, 1928. — №11-12. — С.148.

[7] Китежъ. — Варшава, 1928. — №11-12; 1929 — №4-8. — С.64.

[8] Замойски Я. Русская православная зарубежная церковь. 1928-1938. По материалам польских зарубежных служб // Новая и новейшая история, 1998. — №1. — С.61.